Растущий хор архитекторов утверждает, что мы должны использовать бетон в качестве строительного материала по-другому или, возможно, вообще отказаться от него, так как он способствует глобальному потеплению и разрушению окружающей среды в масштабах, которые трудно вообразить.

После Второй мировой войны руководство Швейцарии решило, что страна нуждается в срочной модернизации, и пришло к выводу, что отдаленную и живописную долину высоко в Альпах можно освоить для гидроэнергетики. 900 квадратных км снега и льда покрывали там горы, и большая их часть превращалась в вводу весной и летом, которая, если ее правильно использовать, могла вращать турбины и производить электричество. По этой причине был создан план покорения этого «белого угля» путем строительства самой высокой бетонной гравитационной плотины, которую когда-либо видел мир: Гранд Диксенс. Его высота почти 300 м превзойдет плотину Гувера и будет лишь немного ниже Эмпайр-стейт-билдинг, тогда самого высокого здания в мире.

 

Начиная с 1951 года около 3000 геологов, гидрологов, геодезистов, гидов и рабочих, оснащенных грузовиками, экскаваторами, самосвалами и буровыми установками, двинулись армией в почти нетронутую часть Альп.

Там наверху рабочих встретили морозы, обжигающие грудь и разрывающие губы, палящее солнце, обжигающее кожу, и постоянная угроза схода лавин. У них не было водонепроницаемой одежды, и они жили в импровизированных лачугах, по крайней мере, до тех пор, пока социальные службы не вынудили построить жилой блок, который они прозвали «Ритц». Мелкая пыль измельченных камней покрывала их легкие, что у некоторых развилось в медленную и смертельную болезнь, называемую силикозом. У этого места был собственный капеллан, пастор Паче, который мог консультировать мужчин по поводу их столкновений с природой и смертью.

В конечном счете, работа, которую выполняли эти люди, заключалась в заливке бетона, причем в почти невообразимых масштабах: более 5,5 миллионов м3 бетона, чего как раз достаточно, чтобы построить стену высотой 1,5 м и шириной 10 см вокруг экватора.  Канатные дороги несли бесконечную вереницу 440 кг емкостей с цементом  вверх и вниз по горам со скоростью 220 тонн в час.

Более десяти лет сквозь снег, дождь и туман рабочие день за днем ​​лили эту густую серую смесь день за днем, и постепенно между горами стал возвышаться монолит.

Одним из рабочих был 23-летний Жан-Люк Годар, который впоследствии стал одним из самых влиятельных режиссеров современности. После сладкой болтовни он получил легкую работу телефонного оператора, одолжил камеру и начал снимать изображения нескончаемого потока бетона. В фильме, который он в конце концов снял (не в одном из лучших), рабочие были изображены маленькими муравьями рядом с огромными машинами, а торжествующий саундтрек из классической музыки звучал под веселым голосом за кадром, который прославлял национальную важность этого монументального сооружения. Он назвал фильм — «Операция Бетон», а строительная компания купила ее у него и развернула в качестве рекламы в кинотеатрах по всей стране.

«Модернистская утопическая мечта о том, что  простота использования бетона могут решить жилищный кризис, произвести революцию в городах и породить новый образ жизни и существования, уже была разрушена спиральным капиталистическим циклом спекуляций, строительства, износа и сноса».

К тому времени, когда в 1961 году строительство плотины было завершено, Годар уже ушел. Готовая стена весила 16,5 миллионов тонн и удерживала около 400 млн м3, а готовый комплекс теперь вырабатывает около 2 миллиардов кВтч электроэнергии в год и составляет 20% энергоемкости Швейцарии. Огромная толпа собралась наверху, чтобы посмотреть, как рабочие заливают последнюю партию бетона, аплодируя и аплодируя. Мифология победы человека над природой распространялась через документальные фильмы, книги и туристические путеводители. В одном буклете его описывали как «бетонный храм, возведенный на троне в минеральной вселенной», в другом — как о великих египетских пирамидах, за исключением «полезного». Он приобрел божественный вид, как современный собор. Сырье из плотины даже перевезли в соседнюю деревню, чтобы построить новую футуристическую бетонную церковь.

Это было началом эпохи безудержного строительства в Швейцарии. В 1950-х и 60-х годах швейцарцы заливали больше бетона на душу населения, чем любая другая страна; до конца столетия они выйдут за пределы своих границ и станут всемирно признанными знатоками бетона, строят плотины в Марокко и Кении, строят жилые дома в Иране и аэропорты в Саудовской Аравии, каждый со своими собственными цементными заводами для производства материала. Но швейцарцы были не одиноки –  север планеты охватила бетонная мания.

К середине 1960-х годов Годар был в Париже, создавая некоторые из ранних шедевров французской «новой волны», но прежний поразительный оптимизм, который он питал к бетону, теперь сменился ужасающим восхищением.

В фильме «Альфавиль» (1965), тиранической антиутопии, Годар использовал недавно забетонированные районы Парижа в качестве фона. Два года спустя, в начальной сцене «Двух или трех вещей, которые я знаю о ней» залитая бетоном тачка стояла на недавно построенной автомагистрали, окруженная оглушающей какофонией движения и строительства. Куда бы ни смотрела камера, Париж был полон дыр и кратеров; краны заполняли небо, а новые бетонные многоэтажки изображались памятниками отчуждения и одиночества. Годар предположил, что город, как и его главная героиня, был вынужден заниматься проституцией только для того, чтобы выжить в эпоху «прогресса».

Бетон заливали еще до Второй мировой войны, но это было ничто по сравнению с масштабами того, что происходило сейчас. В 1900 г. полезные ископаемые, связанные с производством цемента, составляли всего 15% строительных материалов; к началу 1970-х годов он составлял более 60% и быстро рос. Американский архитектор Фрэнк Ллойд Райт описал масштабы строительства как «удивительную лавину материалов». В Лагосе прибытие около 20 миллионов тонн импортного цемента вызвало затор судов, парализовавший порт почти на год.

Годар так остро сосредоточился на бетоне, потому что его преобразование земной поверхности происходило на его глазах. Но, как и все, что становится повсеместным, теперь мы его почти не замечаем. Сегодня, как биение сердца, бетон редко признается, даже если от него зависит наша жизнь.

Большая часть человечества сейчас живет в городах, которые стали возможными благодаря бетону. Большинство зданий, от небоскребов до социального жилья, сделаны из бетона или содержат его в больших количествах. Даже здания из стали, камня, кирпича или дерева почти всегда опираются на бетонный фундамент и иногда маскируют невидимый бетонный каркас. Внутри бетон – это потолки и полы. Снаружи это мосты и тротуары, причалы и парковки, дороги и туннели, взлетно-посадочные полосы аэропортов и системы метро. Это водопровод, канализация и ливневые стоки. Это электричество: плотины и электростанции и фундаменты ветряных турбин. Бетон — это стена между Израилем и Палестиной, Берлинская стена и большинство других стен. Это «почти что угодно», — написала архитектор Сара Николс в эссе этого года, — «почти где угодно».

 

Бетон современный, но в тоже время древний. В каком-то смысле он зародилось в недрах вулканов и образовался в результате извержений Земли. Около 100 г. до н.э. римляне обнаружили, что вулканический пепел со склонов Везувия можно смешивать с известью и увлажнять для получения цемента, в который они добавляли заполнитель. Римский бетон использовался для строительства таких сооружений, как Пантеон и Колизей, оригинальные части которых сохранились до наших дней. История гласит, что их рецепт был утерян, пока не был заново открыт в древних книгах Витрувия. Что кажется более вероятным, так это то, что использование бетона стало намного реже, но никогда полностью не исчезло, и все еще распространялось через кустарей-строителей и мастеров, пока инженеры и ученые по всей Европе в конце концов не поняли, а затем не превратили его в промышленный строительный материал.

Чтобы сделать бетон, нужен цемент. В настоящее время для производства цемента печи нагревают до более чем 1400 градусов по Цельсию, что соответствует температуре внутри вулкана. В печи идет комбинация измельченного сырья (в основном известняк и глина). Тепло вызывает химическую реакцию, которая создает новый продукт, клинкер, который затем измельчают, чтобы создать серый порошок, который вы видите в мешках с цементом. Затем его смешивают с песком, гравием и водой для создания бетона.

Бетон в настоящее время является вторым наиболее потребляемым веществом на Земле после воды. Ежегодно используется 33 миллиарда тонн этого материала, что делает его самым распространенным рукотворным материалом в истории. Чтобы сделать все это, мы теперь потребляем около 4 миллиардов тонн цемента каждый год — больше, чем за всю первую половину 20-го века, и более чем на миллиард тонн больше, чем еда, которую мы едим ежегодно.

Такие чудовищные масштабы производства имеют чудовищные последствия. Бетон был подобен ядерной бомбе в завоевании человеком природы: он перенаправлял великие реки (часто в сторону от общин, которые привыкли полагаться на них), превращал добытые карьерами горы в простые холмы и способствовал утрате биоразнообразия и массовым наводнениям, эффективно перекрывая большие полосы земли в непроницаемой серой корке. Все остальные ключевые ингредиенты вызывают свои собственные отдельные кризисы, от разрушительной добычи песка в руслах рек и пляжей до использования почти 2% мировой воды.

Но самое главное, углеродоемкая природа цемента была катастрофической для атмосферы. Печи, используемые для нагревания известняка, обычно работают на ископаемом топливе, которое производит парниковые газы, и при нагревании сам известняк выделяет больше CO2. Каждый килограмм созданного цемента производит более 500 гм CO2. Выбросы парниковых газов мировой авиационной промышленности (2-3%) ничтожно малы по сравнению с выбросами цементной промышленности (около 8%). Если бы бетон был страной, он был бы третьим по величине источником выбросов CO2 после США и Китая. В Чили в регионе Кинтеро, где расположено большинство цементных заводов, воздух стал настолько загрязнен, что его прозвали «зоной жертвоприношения».

Жертвоприношение — подходящее слово для этого парадокса: с одной стороны, мы имеем разрушение, вызванное бетоном, а с другой — нашу отчаянную потребность в нем. Было подсчитано – для того чтобы не отставать от глобального роста населения, нам нужно строить городской эквивалент еще одного Парижа каждую неделю и еще одного Нью-Йорка каждый месяц.

«Многие люди говорят: «О, нам не следует использовать бетон. Мы должны использовать что-то другое», — сказала в 2012 году Карен Скривенер, ведущий ученый, участвующий в гонке за создание низкоуглеродистого бетона.

«Это совершенно бессмысленный комментарий, потому что просто физически невозможно производить какой-либо другой материал в таком большом количестве” – возражает ей  Тайлер Лей, профессор гражданского строительства в Университете штата Оклахома. «Мы никогда не жалуемся на воду, но производство пресной воды имеет огромный углеродный след. Мы считаем, что вода необходима. Бетон тоже самое».

Бетон стал общемировым материалом, а это означает, что его обычно можно производить практически в любом месте на Земле. Создание базовой бетонной конструкции обычно проще, чем использование других материалов, таких как дерево или сталь. И это дешево: с поправкой на инфляцию стоимость цемента в США практически не выросла с начала 20-го века. Эти факторы означают, что бетон стал великим освободителем в более бедных частях мира, позволив дешевое строительство жилья, школ и больниц даже в общинах, которыми пренебрегало их правительство. «Производство и потребление только цемента, — писал антрополог Кристиан Симонетти, — почти идеально коррелируют с показателями развития Всемирного банка».

По мере того, как климатический кризис набирает обороты, а экстремальные погодные явления становятся все более частыми, бетон будет важнее, чем когда-либо: он водонепроницаем, огнеупорен, достаточно прочен, чтобы выдерживать сильные ветры, и, как правило, прослужит всю жизнь или дольше. По мере подъема уровня моря прибрежные стены строятся из бетона для защиты городских районов — около 14% береговой линии Америки и 60% береговой линии Китая фактически забетонированы. На побережье Нигерии строится 8-километровый бетонный барьер, известный как «Великая стена Лагоса», чтобы защитить более богатые районы города от береговой эрозии.

 

В архитектуре дискуссии о бетоне стали поляризованными: говорить о нем, как сказал директор Швейцарского архитектурного музея на панельной дискуссии в начале этого года, все равно, что «говорить о вакцинации». Осознание разрушительной природы бетона подтолкнуло к растущему движению за использование вместо него дерева, особенно того, что называется массивной древесиной: панели из дерева, склеенные и спрессованные так плотно, что они приближаются по прочности к бетону. Три года назад в Норвегии открылся самый высокий в мире деревянный небоскреб Mjøstårnet. Здание Rocket&Tigerli в Винтертуре, Швейцария, превзойдет его, когда оно будет завершено в 2026 году. Планируется подражать этим подходам по всему миру, и среди архитекторов и градостроителей присутствует искренний  энтузиазм, что мы можем быть в начале нового « век небоскребов» из дерева, аналогичного тому, который подпитывается возможностями бетон

На одном из 40 островков атолла Эниветок на Маршалловых островах находится гигантский бетонный купол, известный как «Гробница». Между 1946 и 1958 годами американские военные провели 67 ядерных испытаний на Маршалловых островах, сбросив примерно 1,5 бомбы на Хиросиму в день. Десять лет спустя была построена «Гробница», содержащая 85 000 м3 высокорадиоактивной почвы. Несколько лет назад кто-то забрался на его поверхность, которая находится чуть выше уровня земли, и нарисовал из баллончика сообщение: «Ядерные отходы. Собственность правительства США. Пожалуйста, верните отправителю».

Современный бетон обычно служит около 100 лет, прежде чем он начинает крошиться и разрушаться. Период полураспада плутония-239, одной из радиоактивных частиц, присутствующих в «Гробнице», составляет около 24 000 лет. По ее краям уже появились трещины, а токсичные отходы просачиваются в окружающую почву и океан.

Мифическая сила, постоянство и прочность бетона — его способность защищать нас от всего грязного и опасного — до сих пор остаются в общественном воображении: волшебная жидкая скала, которую можно вылить, чтобы создать формы и формы, невозможные ни в каком другом материале. На создание камня у природы уходят миллионы и миллионы лет, а мы делаем это за несколько часов. Человечество, похоже, освоило геологические силы глубокого времени.

Архитекторы и строители когда-то считали бетон постоянным и вечным. «Цемент означает бетон; бетон означает камень; а камень означает вечность, насколько может понять наш ограниченный разум», — писал Флойд Парсонс в 1924 году. Но, как отметила Вита Пиво, доцент кафедры архитектуры и городской истории Мичиганского университета: «Бетон ничего из того, во что нас заставили поверить. Наша зависимость от бетона — это не просто научная или технологическая проблема, это глубоко культурная проблема. Идея бетона как чудо-материала активно преследовалась власть имущими. В США, например, производители и компании создавали фильмы, буклеты и журналы. Они обучали людей работать в сельской местности и обучали людей работе с цементом и использованию бетона во всех видах повседневного применения. Это был настоящий образовательный проект, чтобы научить нас, как использовать бетон в нашей повседневной жизни. Так что бетон не обязательно был лучшим, очевидным или дешевым. Были определенные актеры, которые сделали это таким образом».

«Мифическая сила, постоянство и прочность бетона — его способность защищать нас от всего грязного и опасного — до сих пор витают в общественном воображении».

На протяжении 20-го века, когда США расширяли свою власть за границей, последовал культ бетона. До американской оккупации Филиппин в 1898 году туда не было отправлено ни одного мешка цемента. К 1913 году, как писала Дайана Мартинес в своей книге «Бетонный колониализм», посетители описывали «приближающийся горизонт Манилы как« огромную массу бетона». Пиво также писал: «Во Вьетнаме бетон использовался для создания материальной поверхности, на которой развернулась внешняя политика США».

Но современный бетон не работает на глубине породы. Его долговечность сильно ограничена.

«На самом деле армирование — единственная причина, по которой бетон сегодня повсюду», — говорит Люсия Алле, доцент архитектуры Колумбийского университета.

Эксперименты с железобетоном начались в середине 1800-х годов, когда люди стремились замаскировать его слабости и заставить его делать то, чего он не мог. Причина этого в том, что бетон имеет чрезвычайно высокую прочность на сжатие: его действительно трудно раздавить. Сегодня самые прочные бетоны могут выдерживать давление более 100 мегапаскалей — «примерно вес африканского слона, балансирующего на монете», как выразился историк Вацлав Смил. Но бетон имеет низкую прочность на растяжение: его легко разорвать. Стальные стержни, как оказалось, обладают в значительной степени противоположными качествами, поэтому арматура (арматурный стержень) стала широко использоваться для создания укрепляющего каркаса для заливки бетона. Почти весь бетон, который вы видите сегодня, армирован.

«Проблема заключается в процессе карбонизации», — сказал Алле. «Углекислый газ присутствует повсюду в атмосфере, и каждый раз, когда бетон подвергается воздействию углекислого газа, он проникает в его поры». Когда CO2 проникает в бетон, он вызывает химическую реакцию, которая вызывает ржавчину арматуры. «Сталь расширяется, потому что ржавеет. А бетон трескается и рушится. И что особенно интересно, количество CO2 в атмосфере за последние 100 лет значительно увеличилось, в немалой степени из-за того, что бетонная промышленность выбрасывает в атмосферу его огромное количество».

Ученые пытаются выяснить, сколько времени требуется железобетону, чтобы разложиться из-за карбонизации. По словам Алле, средний результат для стандартной конструкции составляет 100 лет. «Если учесть, что железобетон был изобретен около 100 лет назад, — продолжила она, — возникает удивительная картина того, что бетон во всем мире начинает разрушаться».

«Современный бетон не работает на глубине горных пород. Его долговечность сильно ограничена. Это беспокоит».

В мире уже было несколько громких аварий со смертельным исходом с бетонной инфраструктурой, таких как мост Моранди в Италии, который рухнул и унес жизни 43 человек в 2018 году, или Champlain Towers South, 12-этажное здание в Майами, которое упало и унесло жизни 98 человек в 2021 году. Но механизм уже запущен: в прошлогоднем отчете об инфраструктуре США большая часть бетонной инфраструктуры страны — дороги, дамбы, аэропорты, системы ливневой канализации, внутренние водные пути — оценивалась как D, что означает плохое состояние, подверженное риску и имеющее значительный износ. В Великобритании министр здравоохранения сообщил в этом году парламенту, что 34 больничных здания имеют бетонные крыши, которым грозит внезапный обвал.

Мы оказываемся на беговой дорожке зависимости от материала, который медленно портится с момента его первой заливки. В то время как большая часть мирового Юга вступает в столетие строительства, застроенная среда Севера обречена на монументальную задачу обслуживания, сноса и, в худшем случае, разрушения.

Снесенные бетонные здания в основном отправятся на свалки. Теоретически бетон может быть переработан, но процесс отделения щебня от арматуры является дорогостоящим и трудоемким, и, поэтому он выполняется в масштабах, далеких от того, чтобы оказать позитивное влияние на окружающую среду. Наблюдая за свалками в долине Лихай в Пенсильвании, Пиво заметил, что бетон сбрасывается обратно в огромные кратеры старых известняковых карьеров, образовавшихся в результате его производства. Ученые предположили, что массовые отложения раскрошившегося бетона станут стратиграфическим маркером нашего века: шрамом, оставленным великим ускорением, который действительно будет длиться вечно.

Вечером, когда я прибыл в Цюрих, то проходил мимо бистро, где показывали документальный фильм «Бетон в тупике» о роли бетона в ухудшении состояния окружающей среды. Материалы здесь действительно в центре внимания, скорее всего, из-за влияния ETH Zürich, уважаемого государственного исследовательского университета города. Он является очагом науки, технологий, инженерии и математики, и среди его выпускников 22 лауреата Нобелевской премии, включая Альберта Эйнштейна.

Я приехал на поезде, чтобы встретиться с Филиппом Блоком, главой Технологического института архитектуры ETH. Блок быстро признает проблемы бетона, но его мантра звучит так: «Делайте бетон правильно». «Устойчивое развитие — это не только материалы», — сказал он, когда мы шли по одному из кампусов. «Речь идет о том, что вы делаете с материалами. Просто сказать, что бетон — это плохо, а дерево — это хорошо, в корне неправильно. … В развивающемся мире мы должны обеспечить адекватное жилье, инфраструктуру и так далее. Нет никакого способа обойти это. Теперь, если бы мы построили все это из дерева — можете ли вы хотя бы представить себе вырубку лесов и монокультуры, необходимые для выращивания всего этого дерева? Количество уничтоженного биоразнообразия? Это было бы как пальмовое масло, умноженное на тысячу. Это было бы полной катастрофой».

Не существует единого идеального решения проблемы бетона. Одним из потенциальных достижений является зеленый бетон, который обезуглероживается путем изменения рецепта, производственного процесса или долговечности. Другой способ заключается в улавливании выбрасываемого углерода на цементных заводах и его хранении или повторном использовании.

Блок больше всего заинтересован в резком сокращении того количества энергии, которое мы вливаем в нашу искусственную среду. Его исследования сосредоточены на том, как мы можем более разумно проектировать и строить. «Я хочу показать, что этот так называемый худший материал может быть противоположным, если вы сделаете это правильно». Он утверждает, что представление о бетоне как об искусственном камне может помочь нам восстановить утраченные формы искусства мастеров-каменщиков. «А язык камня, — сказал он, — это арка».

Ранние исследования Блока были сосредоточены на архитектуре наследия — сводчатых соборах и других исторических сооружениях. «Наши современные инженерные инструменты совершенно неадекватны для объяснения того, насколько безопасны эти здания», — сказал он. Иногда, продолжал он, цифровые инженерные модели старых зданий приходили к выводу, что они не должны были стоять до сих пор, что они должны были рухнуть столетия назад. Но вот они, твердые, неподвижные. Может быть, подумал Блок, с моделями что-то не так.

Ученый предлагает обратить внимание на своды: самонесущие арочные крыши или потолки, различные типы которых повторялись в различных архитектурных стилях, от сводов мукарнас в исламском мире до нубийских сводов в Судане и Египте и готической архитектуры в Европе. Он посетил часовню Королевского колледжа в Кембридже, строительство которой было завершено в 1515 году и может похвастаться специфически английским стилем свода, называемым веерным сводом, потому что узор напоминает расправленные веера. Своды часовни, построенные мастером-каменщиком Джоном Уастеллом, были спроектированы с безупречной геометрией, которая поддерживала весь потолок только за счет сжатия, без какого-либо раствора или цемента. Глядя на этот потолок, одновременно красиво простой и чрезвычайно сложный, вы чувствуете, что находитесь под чем-то органическим, как паутина. Уильям Вордсворт назвал это «великолепным произведением тонкого разума»: «Где свет и тень отдыхают, где музыка обитает / Медленно — и блуждает, не желая умирать; / Подобно мыслям, чья сладость доказывает, / Что они рождены для бессмертия».

Блок пошел прогуляться по сводам. «По соотношению толщины к пролету они были пропорционально тонкими, как яичная скорлупа. Они были такими тонкими, что я чувствовал их вибрацию. Когда я прыгал, я чувствовал, как они подпрыгивают. И все же они были сильны и стояли на ногах. Когда у вас есть такой опыт и вы действительно чувствуете, насколько исключительно тонкой является эта совершенно неармированная структура, это действительно мотивирует вас. Вы понимаете: Блин, мы что-то забыли. Мы забыли это знание».

Исследовательская группа Блока начала исследовать различные стили хранилищ и разработала их логику для создания мостов, павильонов и конструкций-оболочек, которые выставлялись по всему миру. Он хотел показать возможность того, что он называет «силой через геометрию». Но после того, как коллега спровоцировал его продемонстрировать, как эти открытия и идеи решают основные проблемы, стоящие перед современным строительством, команда Блока решила сосредоточиться на одном из самых банальных, но важных конструктивных элементов здания: этажах.

«Нам нужно поговорить о этажах, — сказал он мне. Блок признает, что для борьбы с разрастанием мы должны строить немного выше. Но для бетонного здания средней этажности, скажем, 20-40 этажей, 75% его массы приходится на конструкцию, которая существует в основном для поддержания здания, и почти половину массы конструкции составляет пол. «Другими словами, — сказал Блок, — создание плоской и горизонтальной поверхности, по которой люди могли бы ходить, требует больших материальных затрат». Ожидается, что к 2050 году во всем мире будет построено около 200 млрд квадратных метров полов, большая часть которых будет состоять из толстых железобетонных плит.

После 10 лет исследований и разработок Блок и его команда разработали то, что они называют системой пола Риппмана (RFS). Это неармированная бетонная панель, предназначенная для перераспределения сил сжатия по полу примерно по той же логике, что и своды. Окончательный вариант панели пока секрет, но Блок показал мне небольшой прототип. Он был прямоугольным и состоял из пяти взаимосвязанных частей, и, на мой взгляд, выглядел как упрощенная версия сводов, которые вы могли видеть в соборе.

Блока иногда критикуют за связи с цементной промышленностью — он входит в совет директоров Holcim, крупнейшей цементной компании Швейцарии. Но он не извиняется за это. Он надеется, что эти отношения могут направить архитектуру в более устойчивое русло. Согласно расчетам его команды, его панели пола сократят количество бетона и стали, используемых в полах среднего многоэтажного дома, примерно на 65% и 80% соответственно. Для среднего 25-этажного бетонного здания это будет означать 1200 бетоновозов, которым не нужно приезжать на строительную площадку. Без арматуры RFS не карбонизируется и не разрушается так же, как обычный железобетон. А поскольку панели собираются всухую и удерживаются на месте только за счет сжатия, их можно разобрать и использовать повторно, когда срок службы здания подходит к концу. Этаж RFS уже планируется для нескольких проектов многоэтажных зданий, в том числе одного в Брюсселе и другого в Цуге.

Одна из проблем, с которой столкнулся Блок, — убедить людей, не разбирающихся в каменной кладке и геометрии, в том, что такая легкая и хрупкая на вид панель пола, удерживаемая на месте без какого-либо связующего, на самом деле так же безопасна, как толстая бетонная плита. Инстинктивно для большинства из нас «легкий» кажется «слабым».

«Мы так привыкли думать: если мы добавим материал, это сделает вещи прочнее», — сказал Блок. «Но геометрия намного эффективнее дает вам прочность и структурную стабильность». Он любит приводить известные примеры, такие как Grand Central Oyster Bar в Нью-Йорке, тонкий плиточный потолок которого поддерживает огромный зал Вандербильта наверху. Пропорционально, сказал Блок, эти сводчатые потолки даже тоньше, чем плиты его пола.

В более бедном пригороде Иньямбане в Мозамбике люди строят блоки. Мужчины, женщины, работающие, безработные — все строят блоки. Купите цемент, смешайте его, сделайте блоки, сложите их в кучу, постройте бетонный дом.

У некоторых это занимает месяцы; для других лет. Цена мешка цемента стала такой же разговорной, как пиво или пачка сигарет. Как писала антрополог и социолог Жюли Солей Аршамбо, люди в Иньямбане думают даже с точки зрения цемента, оценивая работу с точки зрения того, сколько мешков они смогут купить на свою заработную плату. Она отметила, что в барах шутят, что медленно пьющий, должно быть, делает блоки.

После того, как залитые блоки затвердеют, их необходимо вылечить водой, чтобы они не растрескались. В окрестностях вы увидите, как люди поливают свои дома из шланга, как если бы они были цветами. В 2016 году одна из самых популярных песен в городе — «Uma cerveja, um bloco» («Одно пиво, один блок») DJ Ardiles — напоминает молодым людям, что они могли бы делать бетон вместо того, чтобы пить. Изготовление блоков, писал Аршамбо, — это не просто «изготовление блоков» — «это эвфемизм для дальновидности».

Бетон когда-то считался колониальным материалом в Мозамбике. Во время португальского правления, которое закончилось только в 1975 году, столица была разделена между «Цементным городом», населенным «колониальной буржуазией» и заполненным многоэтажками, многоквартирными домами и государственным аппаратом, и «Городом камыша» в пригородах, где проживало преимущественно черное население Мозамбика. Колониальный режим запрещал жителям пригородов строить свои дома из чего-либо, кроме тростника, дерева или цинка — бетон был запрещен. Таким образом, как писал Дэвид Мортон в своей книге «Эпоха бетона», ненадежные районы «могут быть легко снесены, чтобы освободить место для будущих расширений Города цемента».

Бетон в Мозамбике, который больше не считается колониальным, теперь стал символом урбанизации, успеха и — что важно в месте, страдающем от экстремальных погодных условий, усугубленных климатическим кризисом, — безопасности. Это часть общей тенденции на континенте: Африка является самым быстрорастущим рынком цемента в мире. Это «новая нефть континента», как назвал ее Блумберг. Самый богатый человек континента Алико Данготе управляет крупнейшей отечественной цементной компанией. По прогнозам, к 2050 году на страны Африки к югу от Сахары будет приходиться более половины глобального прироста населения. Там будет 120 городов с населением более 1 миллиона человек, включая несколько мегаполисов. Будут построены дома, проложены дороги, построена инфраструктура. Бетон, скорее всего, нужно будет заливать в масштабах на порядки больше, чем на Западе в прошлом веке. «В Европе мало кто умеет заливать бетон, — сказала в интервью географ Армель Чоплин. «В Африке все так делают».

Некоторые наблюдатели обеспокоены тем, что распространение бетона по всему континенту подорвало вековое ремесленное мастерство и использование местных и более экологичных материалов, таких как глина, глина и дерево. «Бетон в строительстве быстрее, требует меньше рабочей силы и требует меньше рабочих, занятых в кустарных промыслах», — сказал Ола Удуку, британо-нигерийский архитектор и глава Школы архитектуры Ливерпульского университета. Она сказала мне, что квалифицированных ремесленников становится все труднее и труднее найти.

В ответ на это некоторые архитекторы, в основном базирующиеся в Западной Африке или выходцы из нее, пытались бросить вызов распространению бетона, отстаивая местные знания и ресурсы. Элегантные глиняные постройки Дьебедо Франсиса Кере, в том числе клиники и школы, сделали его первым африканским архитектором, получившим Притцкеровскую премию в 2022 году. Появляется много других, таких как Клара Савадого в Буркина-Фасо, Мариам Камара в Нигере и Нзинга Мбоуп в Сенегале. Их стили радикально отличаются, но их общий принцип один и тот же: отказаться от бетона как универсального решения в пользу местного и традиционного — часто глины, глины, камня или дерева. Эти материалы, по их словам, лучше подходят для экстремальных и изменчивых условий местного климата.

«На самом деле все по-другому», — предупредил Удуку. «С точки зрения фактического строительства недорогого жилья в поселках люди по-прежнему используют цементные блоки». Бетон, как всегда, дешев и становится все более универсальным.

«Есть некоторые вещи, которые всегда будут нуждаться в бетоне», — заключил Удуку. «Но для самых бедных частей Африки нам нужно смотреть на наши местные материалы. Мы все еще привязаны к системе, которая могла быть фантастической в ​​50-х и 60-х годах, но теперь мы знаем о потребностях бетона в обслуживании с течением времени и его роли в климатическом кризисе. Это больше не может быть повседневным материалом».

Прежде чем покинуть профессора Блока в Цюрихе, я спросил его, что он думает о плотине Гранд Диксенс. Он никогда не слышал об этом. Блок родился в Бельгии, поэтому не знать о самой большой и производительной плотине в Швейцарии было простительно. Но это показало, как гигантская бетонная инфраструктура нашей жизни может играть такую ​​скрытую и секретную роль.

Я решил пойти увидеть ее сам – сел в поезд, направлявшийся на юг, и уже скоро оказался в общественном автобусе, пустом, кроме меня и водителя, который мчался по головокружительным изгибам в нескольких дюймах от крутых обрывов, поднимаясь в Альпы. Плотина и дорога, ведущая к ней, уже были закрыты на зиму, поэтому я вышел из автобуса на последней возможной остановке, в небольшой деревушке под названием Маше, и пошел пешком.

Путеводители, которые я читал, предупреждали о сложных условиях в конце года, рекомендовали снегоступы и проверяли предупреждения о лавинах. Но погода была солнечная, ясная и необычайно теплая. Швейцария пережила один из самых жарких лет за всю историю наблюдений; его ледники потеряли 6% своего объема из-за таяния, что в три раза больше, чем обычно наблюдается в экстремальные годы. Ожидается, что Альпы в целом потеряют 80% или более своей нынешней мерзлой массы к концу этого столетия.

«Ученые предположили, что массовые отложения крошеного бетона станут стратиграфическим маркером нашей эпохи: шрамом, оставленным великим ускорением, который действительно будет длиться вечность».

Сосны и ели возвышались вокруг меня, а в воздухе висела паутина, такая тонкая, что запутавшиеся в ней сосновые иголки, казалось, парили в воздухе. Я останавливался при любом звуке из-за деревьев, надеясь увидеть козлов, обычных для этой местности. Но я никого не видел — только одинокого осла в огороженном поле.

На высоте около 2 000 м температура, наконец, начала падать, листья морозно хрустели под моими ботинками. Я подумал о 10 холодных зимах, которые пережили строители плотины. Потом лес закончился, и я оказался на склоне горы, высоко над долиной. Через него я мог видеть плотину; идеально прямая горизонтальная линия в неровном, хаотичном ландшафте.

Я ожидал, что меня впечатлит, техно-индустриальное великолепие гигантского монолита. Но расположенный между двумя огромными заснеженными горами, он выглядел исключительно маленьким, и я, как не хотел, так и не смог  почувствовать восторг.

Источник: www.noemamag.com